12. Остров Мэн

2 июля 1992 года, четверг

Унаи вынужден был признать, что комиксы означали для Аннабель Ли дело всей жизни. Девушка нашла ветхий шахтерский фонарь, который какой-нибудь ученый-археолог забыл в окрестностях урочища, и взяла его себе.

Каждый день, около шести утра, Ана Белен Лианьо, больше похожая на Аннабель Ли, чем когда-либо прежде, укладывалась поверх своего спального мешка, разукрашенного черепами, и принималась рисовать сюжеты и персонажей в своем блокноте на пружинках.

Каждый божий день.

Она не пропускала утреннее рисование, даже если накануне вечером ужин затягивался и перетекал в вечеринку.

Унаи, который был жаворонком и просыпался до рассвета, зажмурив один глаз и приоткрыв другой, наблюдал, как лихо она орудует черными и серыми фломастерами, устроившись на своей одинокой лежанке, чуть в отдалении от компании крутых альф.

– Не могу понять, что делает в этой деревне такой человек, как ты, – прошептал он как-то раз, бесшумно вылезая из мешка и подходя к Аннабель.

– Охотится на крокодилов.

– Сейчас слишком рано, чтобы схватить на лету подобную мысль; дай подумать, очень тебя прошу.

– Мысль не моя, а Анхеля Сапаты, моего преподавателя по философии творчества. Это про то, как важно втиснуть в историю крокодила, чтобы удержать внимание читателя.

– Крокодила?

– Крокодила, да. Представь, что перед тобой картинка: какой-то человек входит в номер в отеле. Я тщательно прорисовываю занавески, комод, трехметрового крокодила, спящего на кровати, ковер, зеркало… Что ты замечаешь первым делом? О чем сейчас спросишь?

– Какого черта делает крокодил на кровати в отеле.

– Вот и я охочусь на крокодилов для моих комиксов. Это не первый археологический проект, в котором я принимаю участие. Прошлым летом я ездила в урочище на острове Мэн. Езжу туда каждый год с мамой. У них программа, доступная стипендиатам со всего мира. Остров крошечный, находится в Ирландском море, относится к Британским островам; там до сих пор встречаются следы кельтов и викингов. Там-то я и поняла, что в древней истории можно найти целую кучу крокодилов для комиксов.

– А что ты делаешь каждый год на острове Мэн? – Унаи не подал виду, что слышит об этом острове впервые. Он все сильнее осознавал, что Аннабель, несмотря на возраст, видела в жизни куда больше, чем он.

Она нахмурилась, соображая, обозначить ли косой тенью взгляд ангела, которого изображала в блокноте.

– Видишь ли, моя мама командует байкерским клубом…

– Байкерским клубом?

– Ну там, «Харли Дэвидсон» и все такое – слышал что-нибудь о таких драндулетах?

– Я не знал, что есть байкеры-женщины.

– Женщины командуют клубами редко, но те, что выбились в командиры, – ого-го! Например, моя мать. Она практически кочевница. Я родилась в Витории, у моей мамы там квартира; там же я пошла в детский сад, где познакомилась с тобой, зато потом объехала всю Европу и Азию с ней и ее клубом. На острове Мэн вот уже сотню лет проводят одну из самых опасных гонок в мире[15], и каждый год там собирается столько клубов, что ты и представить себе не можешь. Мы практически целиком заполняем остров шириной двадцать два километра и длиной пятьдесят два. Плюнуть некуда, мы там едва помещаемся, – равнодушно заметила она, словно повторяя заезженную шутку.

– Черт, крутая у тебя жизнь…

– Я ее ненавижу. Мне надоело быть кочевником, я хочу поселиться в Витории и больше не двигаться. Ненавижу мотоциклы, бензин, запах потертой кожи и пива…

– Ненавидишь все, что связано с матерью, – заметил неизменно разумный Унаи.

– Точно. Говорят, существует две разновидности отношений между матерями и дочерьми. Либо они похожи и принадлежат к одному и тому же типу женщин – например, классическая мама с классической дочкой, или бунтарка с бунтаркой. Либо противоположны: классическая мать и дочь-бунтарка, или наоборот. Мы с мамой – как вода и масло.

– А твой отец? – осторожно спросил Унаи, не до конца уверенный в том, что их разговор допускает подобное нарушение личных границ.

– Мой отец… не хочу о нем говорить. Если разобраться, это всего лишь мужская особь, которая и отцом-то никогда не была, – суховато отрезала Аннабель. – Потому я и записалась в этот лагерь. По крайней мере, здесь платят. Хочу накопить денег, а как только достигну совершеннолетия, уйду от матери и останусь в Витории, в нашей квартире. Хочу жить на свои комиксы; для жизни не нужно много денег.

В том возрасте, когда Унаи все еще не было ясно, что выбрать – сельскохозяйственную промышленность или горную инженерию, – Аннабель устала от странствий по миру и хотела одного: отдохнуть.

Унаи побрел к своему спальному мешку, заметив, что трое его друзей перестали храпеть и навострили уши, подслушивая их негромкий разговор.

Аннабель невозмутимо сосредоточилась на рисунке – гранитном ангеле в скалах.

* * *

Распределяя обязанности в кантабрийской деревне, Сауль выделил Хоте и Аннабель круглую хижину железного века, на которой не хватало крыши, поэтому первые дни они провели в паре метров от земли чуть ли не вплотную друг к другу, чтобы не свалиться с узкой самодельной лестницы. Аннабель передавала Хоте ветки ракитника, которые он с муравьиным терпением выкладывал в виде рыбьей чешуи.

– А принеси завтра в деревню ту твою крутую фотокамеру. Можно сделать фотоподборку про то, чем мы тут занимаемся, – предложила Аннабель Ли в первое же утро на четвертом часу работы.

Ей быстро надоели утомительные и однообразные задания. В тех случаях, когда фантазии не требовалось, терпение у нее иссякало еще раньше, чем деньги.

– Я уже сделал групповые фото на память, – отозвался Хота с вершины лестницы, не очень понимая, куда она клонит.

– Я не имею в виду фото на память. Тут полно текстуры: пучки колосьев, старинные кирпичи, дерево, грязные руки… Я имею в виду художественную фотографию.

– Я не занимаюсь художественной фотографией. Я не такой творческий человек, как ты.

– Все мы – творческие люди, и не рассуждай, как старый дед. Я научу тебя фоткать в ручном режиме, контролировать диафрагму и выдержку. Поедем как-нибудь в Сантильяна-дель-Мар, там наверняка есть сувенирные магазины с катушками ISO; купим тебе крупнозернистую черно-белую пленку. Научишься делать контрастные снимки, снимать крупным планом всякие руки-ноги, все что захочешь… Главное – научиться видеть, Хота. Каждый на это способен.

– Ну, если ты меня научишь… – Хота с готовностью поднял брошенную перчатку.

Все это было просто замечательно: кельтская деревня, Аннабель Ли… Она рассказала ему историю своего имени, и каким же прекрасным оно ему тогда показалось!

Итак, в течение следующих нескольких дней Хота под пристальным наблюдением своего творческого наставника принялся фотографировать все подвижные и неподвижные объекты. Ни следа плохого настроения, депрессии, беспокойства.

Небо, которое Хота видел в те первые дни, сделалось наконец темно-синим, очистилось от туч реальной жизни, которая неумолимо ждала его впереди, по возвращении в Виторию.

Его душевное состояние было настолько безмятежным, что Хота даже заметил существование Ребекки, маленькой дочери Сауля. В первый же вечер их посадили за столом рядом, и вскоре они привыкли к этому соседству.

Хоте, хорошему парню с добрым сердцем, было немного жаль одинокую девочку, потерянную в подростковом мире, который все еще был ей велик. Кроме того, она являлась дочерью Сауля, которого он уже начинал боготворить: свой в доску препод, молодой и преданный отец, крутой чувак, который делает вид, что не замечает взглядов Аннабель Ли и студенток исторического факультета Университета Кантабрии, которые почти каждый день посещали лагерь.

– Ребекка, можешь завтра помочь нам с Аннабель покрывать хижину? Мы буксуем, и нужен опытный человек – такой, например, как ты. – Хота был в отличном расположении духа.

Ребекка взволнованно сглотнула слюну, доедая последний кусочек кекса, остававшийся на общем подносе. Она с нетерпением ждала воскресенья, когда ее отец привез им из города трубочки с кокосом, которые девушка обожала.

– Конечно помогу, в прошлом году я этим много занималась, – ответила Ребекка, благодарная и обрадованная. Казалось, вся она превратилась в одну сияющую улыбку и зардевшиеся щеки.

«Может, я ошиблась, выбрав Асьера, – думала Ребекка вечером, застегивая молнию на мешке, что обычно мало помогало. – Может быть, лучше рассказать все Хоте, и он поможет… У его семьи есть связи, они сумеют что-нибудь сделать».

Хота чувствовал к девочке непривычную нежность: «Какая милая у Сауля дочка. Как бы я хотел, чтобы он был моим отцом, а мы с ней были братом и сестрой…»

Наступили выходные, и предусмотрительный Сауль Товар позволил им немного отдохнуть от кирпича и глины. В субботу он загрузил всех в микроавтобус и отвез в Гипускуа, в Оньяти, местечко недалеко от границы с Алавой. Все были благодарны за поездку и отдых, который давно уже требовали их огрубевшие и обветренные руки. Они ехали в автобусе и задумчиво смотрели в окошки, почти не задавая вопросов.

Сауль не сказал Ребекке, что они собираются посетить пещеру Сандаили, а то вдруг она откажется и все станут свидетелями неприятной сцены. Он терпеть не мог пятен на своем имидже. Не так-то просто было его создать…

Сауль посадил Ребекку на переднее сиденье справа от себя, плотно пристегнул ремень и развлекал ее всякими рассказами все два часа, пока длилась поездка.

Пейзаж был не слишком разнообразен: всюду один и тот же зеленый цвет, эвкалипты и сосны сменялись дубами и буками; потом дорога сузилась, древесные ветки бились о стекла – словом, великолепный летний день, обещавший навсегда остаться в памяти.

– Я очень рад, что взял тебя с собой, дочка, – признался Сауль в какой-то момент, почесав бороду, которую отпускал каждый год на время каникул. Он отдыхал от бесконечного тщательного бритья, и борода вырастала такая густая, что скрывала черты лица. Он снял правую руку с руля и потянулся к ее руке.

Дочь смотрела на его руку. Она знала ее наизусть. Столько раз ее рассматривала: длинная жилистая рука цивилизованного великана… С некоторых пор у Ребекки появилась привычка внимательно рассматривать руки людей. Ей было стыдно признаться в этом, но она сортировала их именно по рукам.

Были руки, похожие на отцовские, и тогда человек ей не нравился.

Если же руки отличались, она давала им шанс.

Но отец был в те дни так обворожителен, так открыт, так неизменно заботлив и внимателен, несмотря на то, что она, единственная дочь, то и дело капризничала: купи мне эту книгу и вон ту, отведи меня сюда и туда, и он с радостью стремился всячески угодить своей принцессе…

– Какие замечательные дни, папочка. – Она взяла его руку и сжала своими горячими пальцами. – Правда. Спасибо, что привез меня в эту деревню; такие поездки делают меня счастливее всего.

– Дочка, я не мог поступить иначе. Теперь мы вместе, ты и я. И еще тетя. Главное, никогда больше так не делай, никогда больше меня не предавай. У меня есть только вы двое, ты и твоя тетя, – повторил он. – Не бросайте меня одного. Я люблю тебя, я очень люблю тебя, моя девочка.

«Я не девочка», – чуть не ляпнула Ребекка, но инстинктивно смолчала и отдернула руку.

Прошло некоторое время, оба молчали; Ребекку тревожили знакомые повороты дороги.

– Куда мы едем, папа?

– В пещеру Сандаили.

Ребекка сглотнула и покраснела до ушей.

«Только не туда, только не в пещеру Сандаили, Синяя Борода», – думала она в панике.

Только не в Сандаили. В той сырой пещере под сочащимися водой сталактитами все и началось…

Загрузка...